Эмиль из Леннеберги

"Во-первых, Альфреда, - решил он. - Потом Лукаса, а потом уже Иду и Заморыша... считай, обоих одинаково... ой, я ведь забыл маму, ясное де- ло, маму... а потом Альфреда, Лукаса, Иду и Заморыша".

Он нахмурил брови и продолжал размышлять: "А папу с Линой? По правде сказать, иной раз я люблю папу, а иной раз - нет. А про Лину я и сам не знаю, то ли люблю ее, то ли нет... Она вроде кошки, бродит тут повсюду".

Конечно, Эмиль не переставал проказничать и почти каждый день исправ- но сидел в столярной, о чем свидетельствуют записи в синих школьных тет- радях тех времен. Но летом, в самую страду, маме было все время некогда, и поэтому иногда в тетрадях лишь значилось, что "Эмиль в столярке" - без всяких объяснений, за что и почему.

А между тем теперь, когда Эмиля отправляли в заточение, он брал с со- бой и Заморыша. Ведь в обществе маленького забавного поросенка время пролетало быстрее, да и не мог же Эмиль, в самом деле, только и делать, что вырезать деревянных старичков. Для разнообразия он взялся обучать Заморыша всяким трюкам. Пожалуй, ни одному человеку во всей Леннеберге никогда не снилось, что обыкновенный смоландский поросенок может обу- читься таким штукам. Эмиль учил его в строжайшей тайне, и Заморыш ока- зался необыкновенно понятливым. Поросенок был всем очень доволен: ведь когда он учился чему-нибудь новенькому, он получал от Эмиля разные ла- комства. А в потайном ящике за столярным верстаком у мальчика был целый склад сухарей, печенья, сушеных вишен и прочих припасов. И понятно - ведь Эмиль не мог знать заранее, когда угодит в столярную, а сидеть там да голодать ему не хотелось.

- Тут нужна хитрость, - объяснил Эмиль Альфреду и Иде. - Дашь поро- сенку горсточку сушеных вишен - и обучай его чему угодно.

И вот однажды субботним вечером в беседке, окруженной кустами сирени, Эмиль продемонстрировал им трюки Заморыша, которым он его тайно обучил. Их еще до сих пор никто не видел. Для Эмиля и Заморыша поистине настал миг торжества. Альфред с Идой сидели на скамейке и удивленно таращили глаза: поразительно ловким оказался этот Заморыш! Другого такого поро- сенка они в жизни не видели. Он красиво садился, словно собачонка, когда Эмиль говорил "Сидеть!", и лежал как мертвый, когда Эмиль говорил "Зам- ри!". Протягивал правое копытце и кланялся, когда получал сушеные вишни.

Ида от восторга хлопала в ладоши.

- А что он еще может? - нетерпеливо спросила она.

Тут Эмиль крикнул: "Галопом!", и раз - Заморыш припустил вскачь вок- руг беседки. Через равные промежутки времени Эмиль кричал: "Фас!" - и Заморыш чуть подпрыгивал, а потом снова несся во весь опор, как видно, очень довольный собой.

- Ой, какой он миленький! - сказала маленькая Ида, и действительно. Заморыш очень мило прыгал в беседке.

- Хотя для поросенка это не совсем нормально, - заметил Альфред.

Но Эмиль был горд и счастлив - другого такого Заморыша было не сыс- кать во всей Леннеберге и во всем Смоланде. Это уж точно...

Мало-помалу Эмиль научил Заморыша скакать и через веревочку. Ты ког- да-нибудь видел, чтобы поросенок прыгал через скакалку? Нет, не видел, и папа Эмиля тоже не видел. Но однажды, когда папа спускался с пригорка, где стоял хлев, он увидел, что Эмиль с Идой крутят старую воловью вожжу, а Заморыш прыгает через нее, да так шибко, что земля летит из-под копыт.

- Ему весело, - поспешила обрадовать папу маленькая Ида.

Но ее слова не растрогали папу.

- Поросятам нечего забавляться, - сказал он. - Они нужны на окорок к Рождеству. А от прыганья поросенок станет тощим, как гончий пес!

У Эмиля екнуло сердце. Рождественский окорок из Заморыша - об этом он как-то не думал. Он был ошеломлен. Уж верно, в этот день он не очень-то любил своего папу!

Да, во вторник, десятого августа, Эмиль не очень-то любил своего па- пу. Солнечным, теплым летним утром Заморыш скакал через веревочку на пригорке, где стоял хлев, а папа Эмиля упомянул о рождественском окоро- ке. Потом папа ушел, потому что как раз в тот день в Каттхульте начали косить рожь, и папе нужно было оставаться в поле до самого вечера.

- Тебе, Заморыш, чтобы спастись, надо отощать, как гончему псу, - сказал Эмиль, когда папа ушел, - а не то... ты не знаешь моего папашу!

Целый день Эмиль ходил сам не свой и переживал за поросенка. В тот день проказы мальчика были такими пустяковыми, что на них едва ли кто обратил внимание. Он посадил Иду в старое деревянное корыто, из которого поили коров и лошадей, и играл в пароход на море.