Рони, дочь разбойника

Слова отца заставили растаять мерзкий ледяной ком, стоявший у нее в горле последнее время, превратили его в весенний ручей. Какое счастье, что ей теперь не нужно выбирать между Бирком и Маттисом. Ведь она любит их обоих. Теперь ей не придется терять одного из них! Ну разве это не чудо? Она бросила на Маттиса взгляд, полный любви и благодарности. А потом поглядела на Бирка и поняла, что он вовсе не рад. В его глазах она прочла замешательство и подозрение. Ей стало страшно. До чего же упрямым и норовистым он может быть! Неужели он не захочет понять, что для него лучше, и не пойдет с ними?

- Маттис, - сказала она, - я должна поговорить с Бирком наедине!

- А зачем? - спросил Маттис. - Ну да ладно, я пойду пока погляжу на свою старую Медвежью пещеру. Только договаривайтесь побыстрее, нам пора домой!

- Домой! - воскликнул Бирк с горькой усмешкой, когда Маттис скрылся из виду. - В чей дом? Неужто он думает, что я соглашусь стать у его разбойников мальчиком для битья? Да ни за что на свете!

- Мальчиком для битья? Какой же ты дурак! - ответила разъяренная Ронья. - Так ты считаешь, что лучше замерзнуть насмерть в Медвежьей пещере?

Бирк помолчал, потом ответил:

-- Пожалуй, лучше!

- Жизнь свою нужно беречь, ясно тебе? Если ты останешься на зиму в Медвежьей пещере, погубишь свою жизнь! И мою тоже!

- Это еще что? Как я могу погубить твою жизнь? И тут Ронья в ярости и отчаянии крикнула:

- Да потому, что я останусь с тобой, дурак ты этакий! Хочешь ты этого или нет!

Бирк долго стоял молча и смотрел на нее, а потом сказал:

- Знаешь ли ты, что говоришь, Ронья?

- Да, знаю! - крикнула Ронья. - Разлучить нас ничто не может! И ты это знаешь, баранья башка!

И тут на лице Бирка засияла счастливая улыбка, и лицо его стало таким красивым!

- Я вовсе не хочу погубить твою жизнь, сестренка! И пойду за тобой куда хочешь. Если даже мне придется жить у разбойников Маттиса, пока я не сдохну!

Они погасили огонь и уложили свои вещи. Покидать Медвежью пещеру было нелегко.

- Следующей весной мы снова поселимся здесь! - тихонько шепнула Ронья Бирку на ухо, чтобы зря не расстраивать Маттиса.

- Тогда снова начнется настоящая жизнь! - сказал весело Бирк. Маттис тоже был рад. Он шагал по лесу впереди детей и пел так громко, что все дикие лошади испуганно шарахались от них. Все, кроме Шалого и Дикого, которые стояли смирно, думая, что сейчас они снова поскачут наперегонки.

- Не сегодня, - сказала Ронья, поглаживая свою лошадь, - но, может, уже завтра- Может, будем скакать каждый день, если только снега выпадет не слишком много!

А Бирк похлопал Дикого.

- Да, мы вернемся! Вы только не замерзайте насмерть. Они заметили, что волос у лошадей стал гуще, скоро они вовсе

обрастут шерстью для защиты от мороза. Шалому и Дикому тоже

предстояло пережить нелегкую зиму.

Но Маттис, не останавливаясь, шел по лесу с песней, и они побе-

жали догонять его. А когда они подошли к Волчьему ущелью, Бирк остановился.

- Послушай, Маттис, - сказал он, - мне сперва нужно отправиться в крепость Борки и узнать, как там поживают он и Ундис. Спасибо, что ты разрешил мне приходить к вам и видеться с Роньей, когда я захочу.

- Ладно, ладно, приходи, хотя мне это будет нелегко! - ответил Маттис и засмеялся. - А знаете, что говорит Пер Лысуха? Этот дурень думает, что фогд и кнехты под конец переловят нас, если мы не поостережемся. Мол, разумнее всего было бы бандам Маттиса и Борки объединиться. И чего только не выдумает этот старый болван!

Он с сочувствием поглядел на Бирка:

- Жаль, что у тебя отец такое дерьмо, а не то можно было бы и в самом деле об этом подумать.

- Сам ты дерьмо, - дружелюбно ответил Бирк, и Маттис расхохотался.

Бирк протянул Ронье руку. Они всегда прощались здесь, у Волчьего ущелья.

- Скоро увидимся, дочь разбойника! Каждый день будем видеться, сестренка! Ронья кивнула:

- Каждый день, Бирк, сын Борки!

Когда Маттис и Ронья вошли в каменный зал, разбойники смолкли. Никто из них не посмел выказать радость: Маттис давно запретил им радоваться. Один лишь Пер Лысуха от радости сделал высокий не по возрасту прыжок, громко пукнув. Но он не растерялся и сказал:

- Все-таки нужно дать хоть какой-нибудь салют, когда люди возвращаются домой.

А Маттис залился таким громким смехом и хохотал так долго, что у разбойников от счастья на глазах выступили слезы. Они в первый раз услышали его смех с того злосчастного утра у Адского провала, и они тоже стали хохотать до упаду.