Нож и Белые Скалы

Там была овца, которую они собирались убить на ужин. Я рассек ее пополам и рассказал им все, что со мной произошло. Они сказали: "Это труд, посильный лишь богу". -- "Хватит говорить о богах, -- ответил я. -- Давайте есть и будем счастливы. Завтра я отведу вас к Детям Ночи, и каждый мужчина получит волшебный нож".

Я был рад снова почувствовать запах овец, увидеть широкое небо, тянущееся от края до края, услышать рокот моря. Я спал под открытым небом, завернувшись в шкуры, а пастухи о чем-то до утра между собой говорили.

На следующий день я отвел их к деревьям, захватив с собой, как и обещал, шерсть, творог и свернувшееся молоко. Дети Ночи тоже, как обещали, разложили ножи на траве перед деревьями и, спрятавшись в зарослях, наблюдали за нами. Их жрица окликнула меня и спросила: "Ну что ваш народ?"

"Их сердца изменились. Для меня они перестали быть открытыми, как раньше".

"Это потому, что у тебя только один глаз. Приди ко мне, и я буду твоими обоими глазами".

"Нет, -- сказал я. -- Я должен научить мой народ пользоваться ножом, как ты когда-то научила меня". -- Дело в том, что нож держат в руке не так, как держат каменный топор.

"Все, что ты сделал, -- сказала она, -- ты совершил не ради своего народа, а ради женщины".

"Тогда почему же бог принял мой правый глаз? И почему ты сердишься?" -- спросил я.

"Потому что бога может обмануть любой мужчина, а женщину -- ни один. И я не сержусь на тебя. Я только очень тебя жалею. Подожди немного, и ты своим единственным глазом увидишь, почему", -- ответила она и скрылась среди ветвей.

Мы отправились обратно, каждый нес свой нож и со свистом рассекал им воздух -- тссс-тссс. Топор так никогда не свистит. Он ухает -- умп-умп. И Зверь услышал. Зверь увидел. Он понял! Он везде от нас убегал. Мы все смеялись. Когда мы шли, брат моей матери -- Вождь Мужчин -- снял свое ожерелье Вождя, составленное из желтых морских камешков...

-- Из чего? А, вспомнил! Янтарь! -- воскликнул Пак.

-- ...и хотел надеть его на меня. "Нет, -- ответил я, -- я и так доволен. Что может значить один потерянный глаз, если другим я вижу жирных овец и ребятишек, бегающих в безопасности?" Брат моей матери сказал тогда всем остальным: "Я же говорил вам, что он ни за что не захочет принять дар". Потом они стали петь песню на нашем древнем языке -- песню Тора. Я запел вместе с ними, но брат моей матери сказал: "Это твоя песня, о Купивший Нож! Мы сами споем ее, Тор!"

Но я еще ничего не понимал, пока не увидел, как все обходят мою тень. Тогда я понял, что меня считают богом, подобным богу Тору, который пожертвовал правой рукой, чтобы победить Большого Зверя.

-- Неужели богом? -- чуть не выкрикнул Пак.

-- Клянусь Ножом и Белыми Скалами, так оно и было. Они расступались перед моей тенью, как расступаются перед жрицей, когда она идет в Долину Мертвых. Я испугался. Я утешал себя только одним: "Моя мать и моя возлюбленная никогда не назовут меня Тором". Но все равно меня охватывал страх, как он охватывает человека, на бегу свалившегося в яму с крутыми склонами, когда он начинает чувствовать, что выбраться оттуда будет очень трудно.

Когда мы пришли к прудам, там уже собрались все. Мужчины показывали ножи и рассказывали, как они их получили. Все видели, как Зверь улепетывает от нас. Сбившись стаями, с диким воем, волки уходили на запад, за реку. Зверь понял, что наконец-то, наконец-то у нас появился нож! Да, он понял! Я сделал свое дело. Потом среди жриц я нашел свою Возлюбленную. Она взглянула на меня, но даже не улыбнулась. Обращаясь ко мне, она делала знаки, какие делали жрицы, обращаясь к богам. Я хотел заговорить, но брат моей матери стал говорить от моего имени вместо меня, как будто я был одним из богов, от имени которых жрецы говорят с народом в канун Иванова дня.

-- Помню, помню. Мне ли не помнить этот праздник!

-- Рассердившись, я пошел к дому матери. Она хотела встать передо мной на колени. Я уже совсем разозлился, но она сказала: "Только бог осмелился бы так говорить со мной, жрицей. Человек побоялся бы кары богов". Я взглянул на нее и рассмеялся. Мне было грустно, но я смеялся и не мог остановиться. Вдруг меня окликнули на нашем древнем языке: "Тор!" На пороге стоял юноша, с которым я сторожил свои первые стада, тесал первую стрелу, сражался с первым Зверем. Он просил моего разрешения взять себе в жены мою Возлюбленную, жрицу. Он стоял, не смея поднять на меня взор, почтительно положив руки на лоб. Он весь трепетал от страха, но это был трепет перед богом, меня же -