Кума Муравьиха

Жила-была бедная женщина, которая кормилась своим трудом. Приехала она в деревню, где никто ее не знал, сняла там комнатенку на первом этаже и не покладая рук с утра до вечера трудилась: пряла, ткала и шила, кто ей что закажет.

Треть небольших своих доходов она тратила на жизнь, а остальное приберегала. Обходилась она малым: ломтик хлеба, к нему — кусочек сыра или луковка да водицы вдоволь — вот и обед; то же самое на ужин: ломтик хлеба, кусочек сыра или луковка, водицы вволю — и больше ничего.

За это и прозвали ее соседки кумой Муравьихой.

Несмотря на бедность и усталость, кума Му-равьиха всегда была в хорошем настроении.

— Куда же вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?

— Скоплю достаточно - сделаю яичницу.

— Неужто деньги едят?

— Положу их под наседку, пусть высиживает.

— Да разве деньги — яйца?

— Ну, тогда... посею их в горшок и буду ждать, пока взойдут.

— Уж будто денежки — цветы!

— Видно будет. Не мешайте прясть. Прядет и напевает:

— Веретено, крутись, скачи — рубашка королевне.

Веретено, скачи, крутись — простынки королевне. Свивайтесь, нити, ловко — кое-кому веревка!

Любопытные соседки вновь с расспросами:

— Куда лее вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?

— Соберу достаточно — отдам... тому, кому они не будут нужны.

— Как это?

— Тогда... тому, кто их сумеет взять.

— А вдруг воры нагрянут?

— Я им скажу: давайте ваши, а мои берите.

— Но коль они крадут, так, значит, нет у них своих!

— Видно будет. Не мешайте шить. Шьет и напевает:

— Нитка-ниточка —

рубашка королевне.

Ниточка-нитка —

простыни желанной.

Полотно белое, ниточка крученая —

в приданое подушки получит нареченная.

А соседки, сгорающие от любопытства, все не унимаются:

— Куда же вы деньги деваете, кума Му-равьиха?

— Скоплю достаточно — закажу себе дворец.

— Для себя одной?

— Может, муженька сумею приискать.

— Да вы уже почти старуха!

— Ну... видно будет. Не мешайте ткать. Снует челнок туда-сюда через основу на ткацком станке, а она поет:

— Челночок, летай, летай, ни на миг не замирай. Шелк и серебро по утрам, шелк и золото — по вечерам. Челночок, летай, летай, фату невесте ты сплетай!

Она трудилась с утра до вечера — пряла, ткала, шила, кто ей что закажет, и ее голос разносился по всей улице так чисто и так нежно, что слушать ее было сплошное наслаждение. Но соседки потешались над песнями, что она пела за работой, и говорили ей:

— Кума, да разве грубая такая нитка годится для рубашек королевны, для простыней королевны? Ха! Ха!..

— Так поется в песне, не я ее придумала,

— Это что ж, кума, фата и платье королевны — из небеленого холста? Ха! Ха!..

— Что ж это, кума, стежки такие длинные, нитка-ниточка? Ха! Ха!..

— Так поется в песне, не я ее придумала. Да только вот, соседушки мои, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ха! Ха! Ха!..

Дорого дали бы соседки, чтобы узнать, кто она такая, но на вопрос: «Откуда вы?» — она им отвечала:

— Да из родных моих краев, откуда же еще!

— А где они?

— Туда дорога пролегает через горы, долины и равнины, через реки, через море, вот как их минуешь — там и деревенька.

Н-да, от такого ответа проку мало. Они тогда:

— Как вас звать, кума?

— Зовите как угодно. Мне имя всякое сгодится, вот хоть кума Муравьиха.

— А мать, отец, родные у вас есть?

— Отец мой — король, королева — матушка, а я, их дочка, — бедная старушка.

— Так вы, значит, королевна? Ха! Ха! Ха!..

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, соседушки.

Соседки, мучимые любопытством все сильней, решили испытать ее и в шутку говорят:

— Кума Муравьиха, будете класть ваши деньги под квочку — положите и вот эти семь монет."

— Ладно, давайте их сюда.

И они часто заходили к ней — узнать, сидит ли квочка на деньгах.

— Сидит, не сомневайтесь, на днях уж вылупятся.

Они-то думали, веселая старушка над ними посмеется, но в положенное время сколько было денежек, столько вывелось цыплят... Можно было б шуткой счесть и это, но проходит несколько недель, и — поразительное дело — гребешки у тех цыплят выросли по форме и по цвету похожими на сольдо. Семь жирных петушков, уже начавших кукарекать!

Но однажды утром они все разом распростерли крылья, вытянули шеи. «Кукареку!» — и повалились замертво.

— Беда, кума! Нет больше наших петушков! А что же ваши?

— Пришла лиса и сожрала их.

Соседкам захотелось вернуть себе хотя бы деньги. И, вспомнив, что однажды она сказала: «Свои деньги я отдам тому, кому они нужны не будут», они явились к куме Муравьихе:

— Ах, кума! Вы нам хотели вернуть за петушков семь сольдо. Но они нам не нужны!

Последние слова они произнесли многозначительным тоном.

— Я? Даже не подумаю. Кому деньги не нужны, тому я их не дам.

— Но вы когда-то говорили...

— Слова — ветер.

— Что верно, то верно, кума Муравьиха! — процедили сквозь зубы соседки.

И одна из них задумала большое шельмовство. Узнала она от мужа, что в пещере на верху горы укрылась шайка воров.

— Слушай, муженек, нам ничего не стоит разбогатеть. Пойди-ка к воровскому атаману и скажи ему: «Я наведу вас на место, где вас ждет хорошая добыча. Поделим пополам. Хотите?» И покажешь, где живет кума Муравьиха.

— Ты, женушка, должно быть, не в своем уме!

— А уж у тебя-то, муженек, явно ум коротко-ват!

Так и эдак, все же злая женщина принудила беднягу обратиться к воровскому атаману.

— Ладно, только ежели обманешь — берегись! Мы тебя привяжем к этому дереву, а как пойдем назад с добычей — развяжем, и получишь свою долю. Но кто же нам укажет место?

— Моя супруга, Пухлые Губки.

Как раз следующей ночью разбойники собирались обчистить жившего неподалеку богатея, а по дороге решили заглянуть и в домик кумы Му-равьихи.

В полдень постучался к злодейке незнакомый крестьянин.

— Вы — Пухлые Губки?

Плутовка поняла, кто он такой, впустила его в дом и все растолковала.

— Обманете — несдобровать вам!

В то утро кума Муравьиха отбелила пряжу и разложила ее для просушки на крыше, на подоконнике и на ступеньках крыльца.

И вот после полуночи появляются разбойники, нагруженные всякой всячиной: деньгами, серебром, золотом и драгоценностями, награбленными у богача.

Кто в окно, кто с крыши, кто через дверь пытаются они пробраться в дом кумы Муравьихи. Вдруг чувствуют, как что-то обматывается вокруг ног и рук и туго-натуго их связывает, как веревкой. И чем пуще силятся они освободиться, тем больше пряжа обвивает их, ни дать ни взять' живая.

Караулившая поодаль Пухлые Губки не могла во тьме уразуметь, что же сдерживает воров, и тихонько подошла.

— Ах ты, подлая! Продала нас со своим муженьком!

Тут раздался голос кумы Муравьихи:

— Благодарствую, синьоры воры! Но, право, не стоило так утруждать себя, нести мне столько ценностей.