Девочка Головешка

У одной бедной женщины была дочка, чумазая, черная, как негритенок. Мать мыла ее по четыре, по пять раз в день, да все напрасно — девочка не становилась чище; ее кожа, особенно на руках, выделяла темную жидкость, и к чему бы она ни прикоснулась, оставались черные пятна. Бедная мать иногда просто в отчаяние приходила.

Соседки прозвали девочку Головешкой, в конце концов и мать свыклась с этим прозвищем и тоже звала дочь Головешкой.

Головешка была живой, приветливой, и все ее любили. Но она сердилась, когда ее так называли соседские дети.

— Головешка, иди бегать с нами наперегонки!

— Вот я вам покажу «Головешка»!

Она бросалась за ними, догоняла, проводила ладошками по лицу — и они становились чумазыми, словно дети угольщика.

Детишки поднимали визг, плакали, но их матери заступались за девочку.

— Зачем вы ее дразните?

— Почему взрослым, даже ее маме, можно говорить «Головешка», а нам — нет?

— Мы зовем ее так любя.

И в самом деле ее любили. «Головешка, поди сюда!» «Головешка, заходи к нам!»

— И зачем только ты все пачкаешь, Головешка?

— А чтобы вы почаще стирали!

— Умница, Головешка! Почему же ты сер-

дишься на ребятишек, что они тебя так называют?

— Потому что мама моет меня по четыре, по пять раз в день, я чище их всех.

А мать ломала голову, к какому бы делу дочь приучить, ведь от ее рук остаются черные пятна.

— Бедняжка моя, что ты будешь делать, когда я глаза закрою...

— Господь меня не оставит.

Несчастная женщина как в воду глядела, умерла она, только лишь Головешке исполнилось семь лет.

Соседки по очереди подкармливали девочку. Они и сами жили бедно, трудились в поте лица, у каждой была куча голодных ребятишек. Пока Головешка мала, накормить ее нетрудно, она неприхотливая, съест все, что ей перепадет. А когда подрастет? Нужно будет и одеть, и присмотреть, а ни к какой работе ее не приспособишь: к чему бы она ни прикоснулась, остается черное пятно.

У соседок было столько забот, что мыть Головешку по четыре, по пять раз в день, как покойная мать, им было некогда, и, как они говорили, Головешка стала пуще прежнего Головешкой.

Она сидела на корточках у входа в свою лачугу, уперев локти в колени, опустив лицо на ладони, и смотрела, как ветер несет по небу облака.

«Вот бы и мне так скитаться по свету!» — мечтала она, завидуя облакам.

— Чего ты там не видала, Головешка? Мух считаешь?

— Сама не знаю, смотрю, куда плывут облака...

— Плывут далеко отсюда, куда ветер гонит.

— Вот бы и мне улететь вместе с ними!

И однажды утром спохватились — нет Голо-

вешки. Звали, искали — исчезла она, никому не сказав ни слова.

— Бедная Головешка! Где она теперь голову приклонит!

А Головешка собрала свои убогие пожитки, связала их в узелок и зашагала через поле, все вперед да вперед, сама не зная, куда и зачем.

Она столько раз слышала, как про кого-нибудь говорят: «Нашел свою судьбу», — что решила поискать: может, и ее Судьба тоже бродит по свету? В первый день, как только Головешке на пути попадалась старая или молодая женщина, она спрашивала:

— Не Судьба ли вы, тетенька?

На нее смотрели с удивлением, качали головой и, даже не ответив, проходили. Девочка, должно быть, не в своем уме, думали люди.

К вечеру ей встретилась упряжка резвых лошадей. В роскошной карете на подушках полулежала прекрасная синьора, лошади мчались во весь опор.

— Синьора! Прекрасная синьора! Синьора приказала остановить лошадей и

подождала, пока чумазая, черная, как негритенок, оборванка с узелком под мышкой не подошла к ней.

— Синьора, прекрасная синьора, уж не Судьба ли вы?

Синьора пожала плечами, махнула рукой кучеру, и карета помчалась.

Ночь застала Головешку в поле одну, она сильно перепугалась. Вдруг на обочине засиял голубой летучий огонек, он подпрыгивал, не останавливаясь ни на мгновение. Девочка побежала к нему, но, как только приблизилась и протянула руку, чтобы поймать огонек, он подскочил и полетел вперед, раскачиваясь, словно на качелях.

Головешка забыла про усталость, про сведенный от голода желудок и побежала за огоньком. «Уж не Судьба ли это?» — подумала она.

— Огонек, голубой огонек! Если ты Судьба, дай себя поймать!

Но огонек продолжал лететь вперед, раскачиваясь, словно на качелях, и не давался в руки. Нет, не Судьба он.

Вдруг огонек замер и растаял; смотрит девочка, а перед ней дверь ветхого домика.

Набралась она храбрости и постучала. Никто не ответил. Она выждала и снова постучала. Ни звука.

— Голубой огонек, голубой огонек, зачем ты обманул меня?

И постучала в третий раз. Послышался хриплый, ворчливый голос.

— Кто там стучит? Что надо?

— Это я, Головешка, пустите переночевать.