Семь испытаний в Жарау

..

А гаушо пошел вперед.

Он вошел в подземелье, которое едва виднелось за густым сплетением ветвей; в глубине его было совсем темно...

Он прошел по просторному коридору, который в конце разветвлялся на семь коридоров.

И все шел вперед.

Он пошел по одному из этих коридоров, поворачивая то налево, то направо, поднимался и спускался. И все время было темно. И все время было тихо.

Чья-то незримая рука похлопала его по плечу.

На каком-то перекрестке он услышал стук скрестившихся сабель, знакомый ему звон мечей.

Тут во тьме забрезжил свет, слабый, как огонек светлячка.

Тени людей сражались не на жизнь, а на смерть; ни угроз, ни проклятий не было в их глазах, но яростными были удары, которые они молча наносили друг другу...

Гаушо содрогнулся от ужаса, но тотчас услышал голос существа с бледным и грустным лицом:

– Сильный духом и чистый сердцем...

Гаушо ринулся в самую гущу мечей, он чувствовал их лезвия, их острия, прикосновение тел дерущихся... И все же он гордо прошел среди них, не глядя по сторонам, но слыша вздохи и стоны сражающихся.

Чья-то рука легонько, как бы ласково и дружески, похлопала его по плечу.

В тишине подземелья гаушо слышал только звон своих шпор.

И он все шел вперед.

Он очутился в залитом мягким светом гроте, где совсем не было тени. Здесь, как в гнезде термитов, переплеталось бесчисленное множество дорог, шедших по всем направлениям; когда он пошел по одной из этих дорог, на первом же повороте его окружили ягуары и пумы, жаркое дыхание вырывалось из их открытых пастей, звери выпускали когти и яростно били хвостами...

Но он смело прошел среди них, чувствуя, что их жесткая шерсть касается его; прошел не спеша, но и не медля, и слышал позади рычание, замиравшее и не повторяемое эхом...

Незримая рука того, кого он не видел, по кто, несомненно, шел с ним рядом, все время ласково похлопывала его по плечу, не подталкивая, но направляя его вперед, и только вперед...

Опять показался свет, зеленовато-желтый огонек светлячка...

А гаушо все шел вперед.

Перед ним был спуск; внизу была круглая площадка, вся усыпанная костями. Здесь было множество скелетов, они стояли стоймя, прислонившись друг к другу и согнувшись словно от усталости; на земле валялись оторванные части скелетов: отвалившиеся черепа с белевшими зубами, с пустыми глазницами; как бы танцующие ноги; позвоночники и ребра двигались – одни ритмично, другие беспорядочно...

Правая рука гаушо поднялась было, чтобы сотворить крестное знамение... но – сильный духом и чистый сердцем, он решительно прошел между скелетами, чувствуя запах тления, который издавали гниющие кости.

И снова ласковая рука похлопала гаушо по плечу...

А он все шел вперед.

Дорога стала круто подниматься вверх, но он преодолел подъем не учащая дыхания; чуть в стороне было некое подобие печи; он должен был пройти сквозь нее, а внутри нее играли буйные, красные языки пламени, словно в печь подбрасывали ветки дерева ньяндувай; струи воды, бьющие из стен, били в пламя, и шипя, и вскипая, испарялись; дул сильный ветер, вздувавший огонь и воду, и было бы величайшей дерзостью ворваться в этот вихрь...

Но гаушо прошел сквозь него, ощущая жар пламени...

И снова незримая рука похлопала его по плечу, как бы желая сказать: «Молодец!»

А он все шел вперед.

Он потерял счет времени и шел куда глаза глядят; тишина угнетала его; вдруг забрезжил тусклый свет, и в этом свете он разглядел на дороге свернувшееся клубком пятнистое, толстое тело; по земле бил хвост с гремушкой на конце, огромной, как яйцо птицы теу-теу.

Это была гремучая змея, страж той дороги; она поднимала узкую головку и высовывала черный язык, устремив на человека взгляд своих немигающих горящих глаз, черных, как бархатные пуговицы...

С ее двух кривых зубов, длинных, как рога годовалого бычка, капала черная жидкость: то был яд, накопившийся от длительного поста...

Змея – проклятая гремучая змея – извивалась, трещала гремушкой, словно предупреждая об опасности, и высовывала язык, словно дразня.

Обильный пот выступил на лбу у нашего друга... но он пошел вперед, не глядя на змею, но видя, как она поднялась на хвосте и упала на землю, плоская и дрожащая... пошел вперед, слыша треск гремушки, который долго стоит в ушах, и свист, который невозможно забыть...

Это было пятое испытание храбрости, из которого он, сильный духом и чистый сердцем, вышел победителем; и тогда летающая рука погладила его по голове и уже совсем дружески похлопала по плечу.

И гаушо все шел и шел вперед.

Он вышел на луг, поросший пышной травой, от которой веяло сладким, доселе неведомым ему ароматом; всюду росли пышно цветущие, изобилующие плодами деревья, на их ветвях весело щебетали птички с ярким оперением, тут же резвились ручные оленята, распевали птицы капоророки, было здесь множество и других птиц и зверей, радующих глаз, а в центре луга по травянистому склону холма протекал ручеек, сначала тонкий, как ниточка, набиравший силу и затем превращавшийся в речушку и бурливший у широкого песчаного берега, разбрасывая брызги, белые, как серебряная пыль.