Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями

Он совсем продрог и хотел уже возвращаться, как вдруг услышал чьи-то голоса, Нильс поднял голову: четыре горящих, точно раскаленные угольки, глаза пронизывали темноту.

- Теперь-то он как шелковый... А ведь раньше от него житья не было, - говорила одна сова другой. - Всем от него доставалось! Сколько он гнезд разрушил! Сколько птенцов погубил! А раз, - тут сова заговорила совсем шепотом, - страшно даже произнести, что он сделал: он подшутил над лесным гномом. Ну, гном его и заколдовал...

- Неужели же он никогда не превратится в человека? - спросила вторая сова.

- Трудно ему теперь человеком стать. Ведь знаешь, что для этого нужно?

- Что? Что?

- Это такая страшная тайна, что я могу сказать ее тебе только на ухо...

И Нильс увидел, как одна пара горящих глаз приблизилась к другой совсем-совсем близко.

Как ни прислушивался Нильс, он ничего не услышал.

Долго еще стоял он у стен замка, ожидая, что совы опять заговорят. Но совы, нашептавшись в свое удовольствие, улетели прочь.

"Видно, мне никогда не превратиться в человека!" - грустно подумал Нильс и поплелся к стае диких гусей.

Глава VII

ПОГОНЯ

1

Наступило дождливое время. Все небо было затянуто серыми скучными тучами, и солнце спряталось за ними так далеко, что никто не мог бы сказать, где оно находится. Дождь тяжело шлепал по крыльям гусей. Гуси летели молча, не переговариваясь друг с другом. Только Акка Кебнекайсе время от времени оглядывалась назад, чтобы посмотреть, не отстал ли, не потерялся ли кто-нибудь в этой серой мокрой мгле.

Нильс совсем приуныл. Он сидел на спине у Мартина промокший до нитки и замерзший. Даже когда стая опускалась для ночевки, он не мог обсушиться и отогреться. Повсюду - лужи, мокрая, мерзлая земля. Под деревьями тоже не укрыться от дождя, - чуть только ветер шевельнет ветку, с нее сыплются на голову, за шиворот, на плечи крупные, как горох, холодные капли.

Голодный, дрожащий Нильс забирался под крыло Мартина и с тоской думал о том, как хорошо было бы оказаться в родной деревне Вестменхег. Он представлял себе, как вечером в домах зажигают лампы. Все сидят у своих очагов, отдыхая после работы, а на столе дымится горячий кофе и пахнет свежим хлебом. А ему вот приходится, скрючившись в три погибели, прятаться под крылом гуся где-то среди болотных кочек и есть гнилые орешки, подобранные с земли. Но как же ему стать человеком? Как узнать, что от него хочет гном?

Ради этого он согласился бы теперь решить все задачи в учебнике по арифметике и выучить все правила грамматики. И ведь ни с одним человеком на свете он не мог посоветоваться. Если случалось, что стая выбирала для ночевки место на окраине села или города, Нильс никогда не отваживался даже подойти к дому, где жили люди, не то что заговорить с кем-нибудь. Разве может он теперь показаться людям на глаза!

Нет, он ни за что не позволит, чтобы над ним смеялись и рассматривали его, словно какую-то диковинную букашку. Пусть уж лучше никто из людей никогда его не увидит.

А гуси летели все вперед и вперед и уносили Нильса все дальше и дальше на север.

2

С тех пор как лис Смирре был с позором изгнан из лисьей стаи, счастье совсем покинуло его.

Отощавший и злой, бродил Смирре по лесам, не находя нигде ни еды, ни пристанища. Дошло до того, что однажды он схватил большую шишку и стал украдкой выгрызать из нее сухие зернышки.

- Ах, как интересно! Ах, как интересно! Смотрите все! Смотрите! Лис Смирре ест только траву и шишки! - застрекотал кто-то над его головой. - Зайцы могут спокойно танцевать на лужайке! Птицы могут не прятать больше свои яйца! Смирре никого не тронет! Смирре ест только траву и шишки!

Смирре так и заскрипел зубами от досады. Он, наверное, покраснел бы от злости и стыда, если бы и без того не был весь красно-рыжий - от кончиков ушей до кончика хвоста.

Смирре отшвырнул шишку и поднял голову.

- А, это ты, длиннохвостая сорока! Вовремя же ты мне подвернулась! Я как раз наточил себе зубы об сосновую шишку!

- Зря старался, дорогой куманек! Мои перья не по твоим зубам! - крикнула сорока и, чтобы подразнить Смирре, спрыгнула на ветку пониже.

Это было очень неосторожно с ее стороны. И сорока сразу же в этом убедилась. Не успела она вильнуть хвостом, как Смирре подпрыгнул и сгреб ее передними лапами. Сорока рванулась, забила крыльями, да не тут-то было!

- Потише, потише, ты оторвешь мне хвост! - кричала сорока.

- Я тебе не то что хвост, я тебе голову оторву! - прошипел Смирре и щелкнул зубами.

- Да ты же первый об этом пожалеешь! - трещала сорока, извиваясь в лапах Смирре. - Ведь если ты отгрызешь мне голову, ты не узнаешь про новости, которые я припасла для тебя.

- Ну, какие еще там новости? Выкладывай скорее. А то я тебя вместе со всеми твоими новостями проглочу.

- Дело в том, - начала сорока, - что здесь недавно была стая Акки Кебнекайсе...

- Что же ты, пустомеля, до сих пор молчала! - залаял Смирре - Где стая? Говори!

- Я с величайшей радостью сообщу об этом, если ты отпустишь мой хвост, - вкрадчиво сказала сорока.

- И так скажешь! - буркнул Смирре и в подтверждение своих слов хорошенько тряхнул сороку. - Ну, отвечай! Где стая? В какую сторону полетела?

Сорока увидела, что деваться некуда.

- Они полетели к берегам Роннебю, - сказала она. - Я нарочно подслушала их разговор и поспешила к тебе навстречу, чтобы успеть тебя предупредить. Неужели в благодарность за мою дружбу ты съешь меня?

- Была бы ты жирнее, так я бы не посмотрел на дружбу, - сказал Смирре. - Уж очень ты тоща - один хвост да язык болтливый. Ну, ладно, проваливай! Только если ты наврала - берегись! С неба достану. Вот тебе мое лисье слово.

И, тряхнув сороку еще разок на прощанье, лис пустился в путь.

3

К вечеру Смирре догнал диких гусей. С высокого, обрывистого берега он увидел узенькую песчаную отмель и па ней стаю Акки Кебнекайсе. Эту стаю нетрудно было узнать, - ярко-белые крылья Мартина выдавали ее даже издалека, даже в темноте.

Место для ночевки было как нельзя лучше. С одной стороны оно защищено отвесной скалой. С другой стороны - бурным потоком, по которому стремительно проносились обломки льдин.

"Нет, тебе по этой скале не спуститься, - говорил сам себе лис Смирре, глядя вниз. - Тут и лапу поставить некуда".

И вдруг Смирре навострил уши. В двух шагах от него кто-то осторожно крался по дереву. Не поворачивая головы, Смирре скосил глаза.

Маленькая юркая куница, извиваясь всем телом, скользила по гладкому стволу вниз головой.