Прелесть

Надо спросить совета у моих покровителей. Давай-ка, Жаба! Змея, сюда! Говорите правду. Вот только...

Купец все понял и сказал:

— Я принес горстку зерна. — (Его предупредили, что он должен так сказать о золотых монетах.)

Колдун Открой-Закрой даже не поблагодарил. Сидя на скамейке, он закрыл глаза, вытянул ноги и руки и вроде бы заснул.

Вскоре он очнулся, взял из коробочки черной, но необычайно ароматной мази, завернул ее в клочок бумаги и вручил купцу.

— Втирайте девочке как следует за ушками во время сна, и вы увидите, что будет. Однако... — И замолк.

Наутро Прелесть проснулась, соскочила с постели и даже закричала от радости. Она услышала, как в саду поют птицы! Слова отца и матери, малышке не понятные, не доставляли ей такого удовольствия, как птичье щебетание и трели. Мычанием и жестами она подманивала птиц и сердилась оттого, что те к ней не спешат. Тогда отец подарил ей канареек, щеглят, жаворонков и дроздов. Прелесть скоро приручила их и водила за собой, привязав за лапки шелковыми нитками. Щеглята с канарейками вились вокруг нее, садились на головку и на плечи, клевали корм с ее руки, а жаворонки и дрозды старались занять их

место. По всему дому разносились оглушительное пение и беспрестанный шелест крыльев.

В конце концов купцу это надоело, и однажды утром, когда девочка спала, он выпустил всех птиц.

Опять явился он к колдуну Открой-Закрой.

— Вы подарили моей дочке слух, так; наделите же и даром речи! Вот вам еще горсть зерна.

— Благодарю! Благодарю! Оставьте себе. Теперь вам надо обращаться к тому, что более могуществен, чем я.

— Кто же это?

— Волшебник Смехун-Болтун.

— А где он лсивет? Ему тоже нулено принести горсть зерна?

— Две. И надо говорить не «горсть», а «зернышко». Скоро он придет ко мне погостить, и я пошлю за вами. Но не вздумайте назвать его в глаза Смехуном-Болтуном!

Лишившись птичек, Прелесть затворилась в темной спальне и отказывалась далее от еды. А родители не находили себе места. Ну где лее он, где этот Смехун-Болтун?

И вот купец опять оказался в пещере колдуна.

— Добрый волшебник, добрый волшебник, наделите мою дочку даром речи!

— Меньше говори — умнее будешь.

— Все равно, добрый волшебник, дайте моей дочке дар речи!

— Молчание — золото, а слово — медяк!

— Все равно, добрый волшебник, наделите мою дочку даром речи! Вот вам — уж простите — малюсенькое зернышко.

— Подоледите, я сейчас вернусь. Волшебник исчез. Когда лее наконец вернулся,

сказал:

— Готово! Но, молеет быть, иным глухим луч-

ше и не слышать, а иным немым — не говорить. Скоро вы убедитесь, что я прав.

Купец не понял и, довольный, поспешил домой. В самом деле, Прелесть заговорила!

Сначала радости не было предела. Девочка не умолкала ни на миг:

— Папа, что это?.. Мама, что это?..

Но говорила она сплошные глупости. Спрашивает, например:

— Почему вода белая, а огонь красный?

— Вода ведь женщина, а огонь — мужчина, — отвечает ей отец, смеясь.

— А куда бежит луна за облаками?

— Она замерзла и возвращается домой.

— А как она бежит без ног?

— Катится.

— А кто же ее катит? Что, луна — пшеничная лепешка? Вот бы попробовать! Она, наверное, вкусная. Папа, погляди, ее уже наполовину съели!

И так целыми часами.

Беда, если беседовали мама с дочкой. Со стороны казалось, что они ссорятся. Прелесть повышала голос, потому что мама от горя заболела и стала хуже слышать, а мама, как и все глухие, кричала громче дочери. Частенько они друг друга и вовсе понять не могли.

— Мамочка, какой чудесный день!

— Что такое, дочка? Спеть песню лень?

— Я сказала: нынче день какой чудесный!

— Знаю, знаю, слуга наш — парень честный.

— Я говорю, что день чудесный! — выкрикивает Прелесть.

— Слышу! Не глухая!

И так они надрывались, что купец, бедняга, убегал куда глаза глядят.

Нормально Прелесть говорить, похоже, что уже и не умела.

А когда не говорила, то смеялась по малейшим поводам звонким смехом, заражая всех домашних.

— Ха-ха-ха! — подхватывала мама.

— Ха!.. Ха!... — вторил ей папа.

— Ха-ха-ха! — закатывались служанки, поневоле бросая все дела.

Сбегались любопытные соседки и друг за дружкой тоже принимались хохотать неведомо над чем.

— Ха!.. Ха!.. Ха!.. — хватаясь за бока, давясь от кашля, изнемогая.

Или того хуже — порой из-за сущей ерунды Прелесть заходилась в плаче, до того пронзительном, что дрогнул бы и камень.

— И-и! И-и! И-и!

— Что с тобой, глупышка? В чем дело? Понемногу плач одолевал и всех домашних.

— И-и! И-и! И-и!

Отец и мать, служанки и соседки — все проливали слезы, будто бы произошло страшное несчастье.

Не в силах больше это выносить, купец пошел к колдуну Открой-