Ярты-Гулок отправляется в путь

Забрезжило утро. Лёгкий ветерок пробежал по равнине, петухи пропели в далёком ауле, и яркие звёзды стали гаснуть, а бахши пел, забыв — о времени и усталости. Люди слушали и не могли наслушаться, потому что песня подобна большой реке, которая утоляет жажду каждого, кто к ней приблизится.

Вместе со всеми слушал «туркменского соловья» и проворный Ярты-гулок. Он плакал, если песня была печальной, и от души смеялся весёлым шуткам. Он так удобно устроился на мягких тюках хлопка, что даже прилёг, слушая песни и глядя в бездонное небо пустыни.

С раннего утра в этот день Ярты работал в поле, до позднего вечера бегал он с мальчишками по аулу и очень устал. А к усталому человеку быстро приходит сон. Голова мальчика опустилась на грудь, щёточки чёрных ресниц сомкнулись, и Ярты крепко заснул, зарывшись в мягкую груду хлопка. Его убаюкала песня.

Долго ли спал Ярты, — никто не может сказать, но проснулся он оттого, что кто-то качал его, будто в колыбели. Мальчик открыл глаза и ничего не увидел — так было темно. Он хотел потянуться, но руки его запутались в каких-то шелковистых волокнах. Ярты испугался и закричал, но его никто не услышал. Тогда малыш собрал все свои силы и пополз, раздвигая руками цепкие волокна. Он долго полз во мраке, кашляя и задыхаясь от пыли, и, наконец, увидел солнце. Солнце стояло высоко и беспощадно сжигало землю. Ярты глянул вперёд и увидел бескрайное море чёрных песков. Только крутые барханы, как грозные часовые, возвышались над песками пустыни. Тогда Ярты понял, что с ним случилось, и горько заплакал. Заснув, он провалился в тюк с хлопком, а погонщики не заметили малыша, навьючили тюки на своих верблюдов и увезли Ярты-гулока вместе с хлопком в далёкие страны. Ярты плакал, а верблюды всё шли и шли, позвякивая колокольчиками. Они шли древним караванным путём — ша-ёлом — в далёкий Коканд, унося мальчика всё дальше и дальше от родного дома.

Наконец один из погонщиков услышал, что кто-то пищит у него на вьюке. Он оглянулся и увидел Ярты-гулока.

— Ты откуда, малыш? — закричал погонщик. — Зачем ты увязался с нами? Тебя птицы и те заклюют, а верблюды затопчут! Пропадёшь ты без отца и без матери!

Ярты и сам понимал, что его дела плохи. Он хотел заплакать ещё громче, но вдруг услышал ласковый голос:

— Я заменю малышу и отца и мать! — И сильная большая рука осторожно подняла мальчика.

Ярты глянул и увидел белую бороду — такую же белую, как борода его отца. Он увидел ласковые глаза — такие же ласковые, как глаза его матери. А от этих глаз, словно солнечные лучи, по всему лицу бежали мелкие добрые морщинки. Ярты сразу узнал бахши Салиха. Старик вынул из кармана халата красный шёлковый платок, осторожно вытер мальчику слёзы и сказал:

— Не плачь, милый. Плакать молодцу не к лицу! В моей сумке я устрою тебе кибитку, от жаркого солнца прикрою своей бородой, от холодного ветра спрячу в рукав моего ватного халата, а еды нам обоим много не нужно.

— Ах, бавам-Салих! — ответил Ярты старику. — Я знаю, что мне с тобой плохо не будет, но я плачу оттого, что уехал из дому, не попрощавшись ни с матерью, ни с отцом. Они будут горевать и считать меня погибшим, а если узнают, что я сам без спроса ушёл в далёкие страны, — сочтут меня неблагодарным.

Старый бахши улыбнулся и ответил:

— Это очень хорошо, мой мальчик, что ты любишь своих родных и заботишься о них так же, как они заботятся о тебе. Но разве поможешь слезами горю? Не плачь, я знаю, как выручить тебя из беды. Скоро в пустыне поднимется ветер, шепни ему слово, пошли с ветром привет своему почтенному отцу и доброй матери, и ветер донесёт твои слова до родного дома.

Так сказал старый бахши, а караван продолжал свой путь. Тихо позвякивали колокольчики, и шаг за шагом, медленно выступали верблюды вслед за белым ишаком проводника — караван-баши…

Где был караван, там нет его. След ноги и тот заметает горячая пыль пустыни.

* * *

Печально встретили это утро старик и старуха. Солнце взошло на полдень, а Ярты не возвращался. Старуха пела:

Где ты, наш сынок,

Проворный сынок,

Подобный цветку и солнцу?!

Старик вздыхал и тоже пел:

Где ты, сынок,

Подобный орлу и барсу?!

Потом старуха заплакала:

— Верно говорят люди, что дитя слаще мёда. Пропал наш Ярты, и жизнь потеряла для нас цену.

Старик ничего не сказал.

Он промолчал. Слова от горя не шли ему на язык.

Они взялись за руки и пошли в пустыню. Они стояли на краю аула и смотрели на бескрайное море чёрных песков. Но никто не приходил. А солнце уже садилось.

Вдруг они услышали тихий свист. Это запели пески, отдавая своё тепло вечерней прохладе.