Морозко

Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их еще не так одарит!

Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною. Наши девицы сидят да посмеиваются:

- Что это у матушки выдумано — вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен черт приедет, и не знаешь какой!

Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.

- Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет,

так мы здесь околеем.

- Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед на дворе.

- А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмет?

- Не тебя ли, дурище?

- Да, мотри, тебя!

- Конечно, меня.

- Тебя! Полное тебе цыганить да врать!

Морозко у девушек руки ознобил, и наши девицы сунули руки в пазухи да опять за то же.

- Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся, поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.

- Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмет!

Так девицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:

- Да кой хранци! Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!

Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да пощелкивать. Девицам послышалось, что кто-то едет.

- Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом.

- Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает.

- А еще замуж нарохтишься!

И начали пальцы отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над девицами. Он девицам говорит:

- Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?

- Ой, Морозко, больно студёно! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул.

Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать.

- Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?

- Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли.

Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал:

- Тепло ли вам, девицы?

- Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! — и девушки окостенели.

Наутро старуха мужу говорит:

- Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове́й, старый хрыч!

Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мертвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:

- Что детки?

- В пошевнях.

Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мертвыми нашла.

Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:

- Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!

- Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.

Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.