Иляна Косынзяна

Ну, пекарь и взял его к себе в дом жить.

Настал час пекарю печь хлебы для Иляны Косынзяны — хлеб она ела только его руками испечённый. Йоница и говорит пекарю:

— Позволь мне хлеб испечь, вот увидишь, не подведу.

— Что ж, пеки,— говорит пекарь.

Замесил Йоница тесто по-своему, посадил в печку. Испеклись хлебы на славу — пекарь только руками развёл.

Отнёс он хлебы к Иляне Косынзяне, взяла она один каравай в руки и спрашивает:

— Кто испёк такой хлеб, пышный да румяный?

— Я испёк, кто же ещё! — отвечает пекарь.

Когда весь хлеб вышел, Йоница снова вызвался помочь пекарю, и получились у него хлебы вдвое пышнее да румянее против прежнего.

Снова подивилась Иляна, такого хлеба даже ей едать не доводилось: сам в рот лезет. Известное дело: хлеб добрый, что калач сдобный.

В третий раз настало время печь хлебы. У Йоницы сердце от радости зашлось. Взялся он за дело, ну, думает, была не была — и запёк в один каравай перстень Иляны Косынзяны.

Приносит пекарь хлебы своей хозяйке, взяла она каравай, разломила — перстень и выпал.

Подняла его Иляна и смотрит — перстень-то её,— и спрашивает она пекаря:

— Кто хлеб испёк?

Пекарь и так, и сяк, да под конец пришлось признаться, что Йоница за него работал.

Иляна тотчас же послала за Йоницей, привели его к ней в хоромы, поцеловала она его в уста, а потом велела одеть в платье, всё шитое золотом. Он-то, пока странствовал, совсем пообносился.

Спустя две недели обвенчалась Иляна с Йоницей Фэт-Фрумо-сом и устроила пир горой, так что весть о нём прокатилась за девять морей, за тридевять земель.

После свадьбы Иляна дала Йонице связку ключей от всех амбаров и кладовых. Только от одного погреба не дала она Йонице ключа.

День прошёл, другой миновал, и стало Йоницу точить любопытство: а что в том погребе? Попросил он у Иляны ключ, ну, она и дала.

Пошёл Йоница к погребу, двери отпер, внутрь заглянул и видит: стоит огромная бочка. Слышит голос из бочки: открой, мол, дверь пошире. Распахнул Йоница двери, тут как стали на бочке обручи лопаться! Да как вырвался на волю чудище — Змей величиной с гору. Схватил он Иляну Косынзяну и унёс за тридевять земель.

Горько заплакал Йоница, да слезами горю не поможешь. Снова снарядился он в путь, искать свою Иляну.

Надел пару железных лаптей, взял стальной посох и пошёл куда глаза глядят.

Идёт наш молодец, горько кается, некого ему винить, кроме себя.

Долго ли, коротко ли, приходит Йоница к дому Параскевы-Пятницы и стучится в дверь. Говорит ему Параскева-Пятница:

— Если ты добрый человек, входи, а недобрый — уноси ноги, а не то напущу на тебя пса с железными клыками, живым не уйдёшь.

— Человек-то я добрый,— отвечает Йоница.

Впустила его Параскева-Пятница и спрашивает, куда он идёт. Йоница рассказал ей, как было дело.

— Ну и ну,— говорит она,— вот уж истинно: дурная голова ногам покоя не даёт! Хоть надежду не теряешь — и то хорошо. Дам я тебе лук со стрелами, он тебе пригодится.

Взял Йоница лук и пошёл в путь-дорогу.

Идёт он через царства, идёт через государства и приходит к избушке. Над нею вороны кружат, вокруг волки воют — страх, да и только!

Входит Йоница внутрь. Видит: сидит страшилище, баба-яга, вместо ног копыта, когти как серпы острые, в пасти клыки железные.

Спрашивает баба-яга, каким ветром его сюда занесло. Йоница ей отвечает, что пришёл в работники наниматься.

— Вот и хорошо,— говорит баба-яга,— мне как раз пастух нужен, нанимайся ко мне, а работа моя пустяшная: будешь год кобылицу в ночное водить да домой приводить.

Сказано — сделано.

Год в те времена всего три дня длился. Йоница и рассудил, что как-нибудь переможется.

Настал вечер, привела ему баба-яга кобылицу да наказала присматривать за ней хорошенько, не то — голова с плеч.

Сел Йоница на кобылицу верхом и поскакал на выгон. И лук со стрелами не забыл с собой прихватить.

Скачет он по дороге, а навстречу птица с перебитой ножкой. Только Йоница тетиву натянул — подстрелить птицу, а та ему и говорит:

— Не тронь меня, молодец, лучше перевяжи мне ножку, я тебе ещё пригожусь.

Сжалился Йоница над птицей, перевязал ей ножку и поехал своей дорогой.

Приехал на выгон, подумал-подумал и не стал с кобылицы слезать. Решил, так вернее будет.

Кобылица траву щиплет, а Йоница верхом на ней носом клюёт, так и заснул.

Скинула его кобылица на землю, а сама обернулась птицей, в лес полетела и ну с другими птицами песни распевать.

Просыпается Йоница чуть свет, глядь — он не на кобылице верхом сидит, а на камне, в руках — уздечка.

Заплакал он, запричитал, да так жалобно, что иные птицы даже петь перестали.

Вдруг слышит Йоница голосок:

— Не бойся, молодец, найдётся твоя кобылица.

Видит: сидит перед ним та птица, которой он ножку перевязывал.

Вот созвала эта царь-птица всех своих подданных и велела им песни петь и по голосу слушать, которая из них самозванка. Как запели птицы, так и узнали по голосу самозванку и привели её к Йонице. Огрел он её уздечкой и говорит:

— Не велю тебе быть птицей, а велю быть опять кобылицей.

Птица снова сделалась кобылицей, оседлал её Йоница и вмиг очутился у избушки бабы-яги.

Баба-яга как их завидела, взъярилась, бросилась на кобылицу, задала ей трёпку: смотри, говорит, коли в другой раз он тебя найдёт, пеняй на себя.

На другой день к вечеру снова поехал Йоница на выгон.

Едет он, едет и по дороге встречает хромого зайца: ковыляет косой, лапу волочит. Йоница прицелился было в него из лука, а заяц и говорит:

— Не тронь меня, лучше перевяжи мне лапу, а я тебе ещё пригожусь.

Йоница лапу ему перевязал и отпустил зайца.

Приехали на выгон, Йоница снова с кобылицы не слезает, а чтобы сон его не сморил, взял он колючих репьёв и насовал себе за ворот.

Да сон явился, как нежданный гость, сомкнул ему очи.

Скинула его кобылица, обернулась зайцем и умчалась в лес.

Проснулся Йоница, видит — нет кобылицы, стал он плакать да причитать на всё поле, на всё раздолье. Тут прискакал к нему хромой заяц и говорит:

— Не плачь, не горюй, мы её тебе вмиг пригоним. Собрал заяц всех собратьев, стали они промеж себя чужака

искать — и нашли по зубам, зубы-то у того лошадиные были. Стали они зайца-чужака щипать да кусать, из лесу гнать. А Йоница уже стоит-дожидается.

— Не велю тебе быть зайцем, велю снова быть кобылицею! Огрел он зайца уздечкой, сделался заяц снова кобылицей,

оседлал её Йоница и в мгновение ока примчался к бабе-яге.

А баба-яга сидит, воду в котле кипятит, ждёт: вот Йоница вернётся без кобылицы — она живьём его в котле и сварит. Как завидела молодца верхом, от злости чуть не лопнула, однако язык прикусила, Йонице слова не сказала. Бросилась к кобылице и ну её калёной железной плёткой охаживать, пока сама не притомилась, а потом снова ей наказала схорониться от Йоницы, чтобы тот её не сыскал.