Эмиль из Леннеберги

- Не-а... пока еще нет, - чистосердечно признался Эмиль. - Но, может, и придется еще их есть!

Раньше ему это и в голову не приходило, но Эмиль с необычайной лег- костью мог внушить себе любую дурость. И в самом деле, кто знает, что приходится есть несчастному нищему ребенку?! Теперь и у Эмиля на глазах выступили слезы.

"Этот мальчишка битком набит всякими выдумками и дурацкими проделка- ми!" - не раз говаривала Лина. И она была права. Потому что в эту мину- ту, стоя на пасторском дворе, Эмиль совершенно явственно ощущал себя несчастным нищим ребенком, которому вскоре придется есть мух. И от одной мысли об этом он громко заревел.

- Милое, дорогое дитя! - сказала пасторша, и не успел Эмиль досыта нареветься, как она сунула ему в кулачок двухкроновую монету.

Две кроны! Это же целых двадцать липучек! Теперь-то он мог выбросить нищенский посох! И он тут же отшвырнул его прочь.

По доброте сердечной пасторша также предложила Эмилю сок и булочки - на дорожку, как говорят.

- Вкусно? - спросила она.

- Куда лучше, чем мухи, это уж точно! - ответил Эмиль.

Назавтра он отправился в леннебергскую лавку и накупил целых двадцать липучек. На обратном пути он от радости весело подпрыгивал на бегу. Ка- кая гигантская неожиданность для мамы с папой, и уж ничуть не меньше для мух!

Везло ему, этому Эмилю! Как раз в тот самый день родители его были приглашены на пир в другом конце прихода и должны были вернуться домой только поздно вечером.

"Ну, теперь-то я успею! - подумал Эмиль. - Только сперва надо, чтобы все эти типы заснули. Ну, Лина, да Ида, да еще целый рой мух! "

К счастью, все они были уже по-вечернему сонными. Вскоре на своем ку- хонном диване уснула Лина, в своей кроватке в детской - маленькая Ида, а в своих щелях на потолке - мухи.

Тут Эмиль принялся за работу. В кухне была тьма кромешная, но он за- жег керосиновую лампу над столом. Лина храпела во сне и ничего не заме- чала. Так что Эмиль мог спокойно заниматься чем ему вздумается.

Сначала он натянул целую сеть веревок по всей кухне на достаточной высоте, а потом растеребил свой богатейший запас липучек.

"Что и говорить, клейкая работенка да липкая, - подумал он, доставая липучки из тесных коробочек и развешивая их на веревках. - А вообще - это пустяки, лишь бы все получилось так, как я задумал".

Так все и получилось на самом деле. Когда Эмиль управился со своей работой, вся кухня напоминала колонный зал, где колоннами были свившиеся липучки. Да, да, здесь стало куда лучше, чем в любой другой кухне в Лен- неберге, где висела всего-навсего одна жалкая липучка, которой ловили мух! Ну теперь-то уж каттхультовские мухи все до единой будут обмануты сразу, одним махом. Когда мухи проснутся завтра рано утром, они по прос- тоте своей подумают, что все это бурое, клейкое, развешанное на длинных веревках по всей кухне, - гигантский завтрак, который приготовили только для них. И не успеют они сообразить, какие они дуры, как все до единой будут беспощадно пригвождены к липучкам. "Ясное дело, их даже немножко жалко, - думал Эмиль, - но ведь никто не звал их в Каттхульт, так что пусть пеняют на себя". И Эмиль ликовал, представляя, как обрадуется ма- ма. Папа, верно, тоже будет доволен, раз у них в Каттхульте теперь столько липучек, да еще совершенно бесплатно. Ведь он не заплатил за них ни одного эре, да и по миру с нищенским посохом ему идти тоже не придет- ся.

Эмиль погасил лампу и лег в постель, радостный, в предвкушении нового дня. Завтра, рано утром, когда его мама и папа выйдут на кухню выпить чашечку кофе, над Каттхультом разнесутся ликующие крики, уж это точно!

Да, тут на самом деле послышались крики, и это глубокой темной ночью! Но крики эти вовсе не были ликующими. Сначала раздался такой страшный вопль, что дом содрогнулся. Это произошло в тот миг, когда папа Эмиля запутался в первой же клейкой ленте, на которую наткнулся. А потом раз- дался еще более ужасающий вопль, когда он, пытаясь сорвать с себя первую клейкую ленту, почувствовал, как вторая, словно змея, обвила его шею. Затем послышались душераздирающие крики мамы Эмиля и Лины, когда они рванулись к папе, чтобы помочь ему, а вместо этого липучки приклеились к их волосам, залепили им глаза и заодно еще разные другие места. И тогда громко, на весь дом, перекрывая жалобные возгласы женщин, раздался дикий крик папы:

- Э-э-э-миль!

Ну, а что было с Эмилем? Он уже спал! И вообще вскоре на катт- хультовской кухне воцарилась тишина.